Наутилус Помпилиус                  Невидимка (1985) Прослушать песню "Маленький подвиг" в  MP3
Прослушать песню "Никто мне не поверит" в  MP3


Прослушать песню "Алчи, Алчи" в  MP3

«Наутилус Помпилиус» - 85.
Слева направо: Вячеслав Бутусов, Виктор «Пифа» Комаров и Дмитрий Умецкий.

Фото: Ильдар Зиганшин

Часть I. Как я стал
невидимкой:
Она есть
Превращение
Маленький подвиг
Свидание
Никто мне не поверит
Алчи, Алчи
Часть II. Я невидимка:
Буги с косой
Идиллия
Мифическая столовая
В который раз
я вижу R’N’R
Князь Тишины
Последнее письмо
(Гудбай, Америка)
Кто я?

Рождение «Невидимки», как это часто бывает в искусстве, произошло не благодаря обстоятельствам, а вопреки им. Пауза, возникшая в творчестве «Наутилуса» после записи предыдущего альбома «Переезд», объяснялась новыми жизненными реалиями, с которыми столкнулись Бутусов и Умецкий после окончания Архитектурного института. В процессе распределения судьба забросила их в проектные институты с труднопроизносимыми названиями и восьмичасовым рабочим днем. Полугода творческого безделья на захудалых социалистических предприятиях оказалось вполне достаточно, чтобы превратить художников и аристократов духа в заурядных советских инженеров. Возможностей репетировать ни у Славы, ни у Димы не было, и в итоге у обоих на фоне затянувшегося нервного стресса началась нешуточная депрессия. Инфантильномрачноватый Бутусов и полусонно
красивый Умецкий с поразительным упрямством стали искать утешение и истину в вине. Свердловские рок-деятели любят вспоминать историю о том, как лидер «Урфин Джюса» Александр Пантыкин (продюсировавший в свое время «Переезд»), встретив в очередной раз не держащихся на ногах от передозировки портвейна Бутусова и Умецкого, уверенно предрек им неминуемый творческий кризис. Возможно, так оно и случилось бы, но, как известно, именно в подобных безнадежных ситуациях нередко и наступает прорыв.
По-видимому, причин ренессанса «Наутилуса» было несколько. Одной из них оказался неожиданный для Свердловска альянс группы с поэтом Ильей Кормильцевым.
Еще летом 84-го года Кормильцев приобрел порто-студию Sony - с целью перевести на более профессиональный уровень запись альбомов его тогдашних друзей-музыкантов из «Урфин Джюса», «Наутилуса» и «Метро».
Стоило это чудо японской бытовой техники каких-то немыслимых денег, и для его покупки Кормильцеву пришлось заложить в ломбард все ювелирные украшения жены и золото ближайших друзей.
Скорее всего портостудия предназначалась для молодых японских балбесов, которые пытались в домашних условиях научиться записывать электрический звук. Это было весьма примитивное устройство, состоявшее из двух несинхронизированных дек с небольшим четырехканальным пультом и встроенным ревербератором. Включать ревербератор не рекомендовалось, поскольку по своему звучанию он скорее напоминал не достижения современной цивилизации в области микросхем, а синюшкин колодец из сказок Бажова. Тем не менее это была реальная аппаратура, на которой можно было попытаться записывать альбом.
После того, как портостудия оказалась дома у Бутусова, в его восприятии мира начали происходить определенные перемены.
Еще одним источником вдохновения оказалась совместная поездка Бутусова и Умецкого на очередной ленинградский рок-фестиваль, откуда оба вернулись с горящими глазами.
«Я приехал из Питера немного шокированный, - вспоминает Бутусов. - Для меня ленинградский рок стал потрясением и чем-то гипнотизирующим. Я тогда получил от питерских групп большой заряд энергии».
Вдохновленные Бутусов и Умецкий наконец-то принимаются за работу. Появляются первые наброски стихотворений (в отличие от поздних альбомов «Наутилуса» тексты в тот раз музыканты создавали сами). Бутусов пишет «Превращение», «Никто мне не поверит», «Свидание», «R’N’R», Умецкий - «Маленький подвиг», «Идиллию», «Буги с косой». В тот период Бутусов и Умецкий были идеальными катализаторами друг для друга, и не случайно три основных хита «Невидимки» - «Гудбай, Америка», «Алчи, Алчи» и «Мифическая столовая» были плодом их совместного творчества. И хотя впоследствии соавторство Умецкого на «Гудбай, Америка» не особенно афишировалось, именно ему принадлежали строки про «тертые джинсы» и «запретные плоды».
«Я всегда ориентировался на эту вещь, потому что композиция была однозначно сильная, - вспоминает Умецкий. - Чувство хита у меня было развито всегда, и я прекрасно отдавал себе отчет, что песня с такой тематикой будет работать очень эффектно и пробьет любые барьеры».
Помимо текстов Бутусова и Умецкого в альбом также вошло стихотворение Кормильцева «Кто я?», а в основу апокалипсического «Князя Тишины» легло произведение венгерского поэта-импрессиониста Эндре Ади, книжку со стихами которого Слава купил на автобусной остановке.
Венгерская лирика составила текстовую основу альбома «Переезд», а не попавший туда по загадочным техническим причинам «Князь Тишины» наконец-то нашел свой приют в «Невидимке».
Дело в том, что Бутусов, к тому времени только начинавший писать собственные стихи, еще не чувствовал себя достаточно уверенно в этой роли. В сборнике венгерской поэзии он наконец-то нашел то, что искал достаточно давно, - близкую по мироощущению поэзию, в которой был бы минимум конкретики при наличии большого ассоциативного пространства. Немаловажную роль играл и тот факт, что стихи Эндре Ади были для России малоизвестным явлением - все-таки не Пушкин и не Маяковский.
...Реальные очертания будущей записи возникли после того, как однокурсник Димы и Славы по Архитектурному институту Дима Воробьев доверил им на полмесяца собственную квартиру. Подобно героям популярного кинофильма «Ирония судьбы», у Воробьева была добрая традиция - нет, не париться под Новый год в бане, а уезжать в конце каждой зимы кататься на лыжах на Чегет. Не воспользоваться подобным подарком судьбы было бы попросту грешно.

Слева направо: звукооператоры «Наутилуса» Леонид Порохня и Дмитрий Тарик, 1997 г.; Вячеслав Бутусов на сессии «Невидимки» (запись композиции «Гудбай, Америка»), 1985 г. Справа: одна из репетиций «Невидимки» на квартире у Бутусова, конец 1984 г.

Назад дороги не было - к концу 84-го года у Бутусова с Умецким была готова большая часть программы. Почувствовав приближение решающих событий, они целиком сконцентрировались на предстоящей сессии.
Прежде всего они сделали невозможное, умудрившись раздобыть для записи 90-минутную кассету Maxell типа metal.
«Это был великий Maxell, над которым тряслись и дрожали больше, чем над всем остальным, - вспоминает Бутусов. - Кассета стоила безумных денег, и мы доставали ее через каких-то блатных людей. Если вдуматься, поразительные вещи происходили тогда».
В январе 85-го музыканты «Наутилуса» знакомятся со звукооператорами «Урфин Джюса» Леонидом Порохней и Дмитрием Тариком - с целью обсудить возможность предстоящей сессии.
Незадолго до этого Тарик и Порохня записывали в Каменец-Уральском довольно вымученный альбом «Урфин Джюса» «Жизнь в стиле heavy-metal». Теперь им было интересно поэкспериментировать с эстетикой новой волны.
Встреча «большой четверки» Бутусов-Умецкий-Тарик-Порохня происходила в условиях повышенной секретности в подъезде дома, где жил Кормильцев.
«Когда Слава прямо на лестничной клетке напел нам несколько песен, мы просто оторопели, - вспоминает Порохня. - Затем мы с Тариком долго ходили по улицам, разговаривали, обсуждая и напевая их. Было очевидно, что этот альбом обречен на успех».
Еще одним конструктивным шагом возрождающегося из пепла «Наутилуса» стал отказ от авантюрной идеи записывать альбом вдвоем: «вначале бас и ритм-бокс, а затем наложить гитару, какую-нибудь клавишу и вокал».
За неделю до начала сессии Дима со Славой созрели для того, чтобы пригласить в группу пианиста. В роли клавишника им виделся их старый знакомый по Архитектурному институту Виктор Комаров по прозвищу «Пифа», добивавший себя и рабочие трудодни в грустной конторе под названием «Главснаб».
«В институте Пифа что-то «нарезал» на рояле, и мы, естественно, посчитали, что он великий пианист, - вспоминает Бутусов. - Когда мы его пригласили, то выяснилось, что он, возможно, и не очень сильный исполнитель, но зато - великий прикольщик».
Приняв приглашение, Пифа за неполную неделю отрепетировал необходимые клавишные партии. Помимо этого, он оказался на редкость коммуникабельным человеком - органично вписавшись в состав, Пифа стабилизировал
отношения в группе и придал двум витающим в облаках музыкантам необходимую приземленность.
Помимо массы общечеловеческих достоинств Комаров также оказался владельцем старых «Жигулей» по прозвищу «Голубой Мул», с помощью которых во время записи добывалась недостающая аппаратура. Процесс создания материально-технической базы для домашней подпольной студии происходил по древнеславянскому принципу «с миру по нитке». С середины февраля музыканты «Нау» совершали на «Голубом Муле» ежевечерние набеги на дискотечно-ресторанные точки Свердловска и его окрестностей.
Первоначально они заезжали в Верхнюю Пышму (30 км от города) к комсомольско-дискотечному функционеру Толику Королеву, который выдавал на ночь ленточный итальянский ревербератор производства пятидесятых годов.
Несмотря на то что ревербератор постоянно заикался, это все же было великое благо.
Затем музыканты направлялись в сторону ресторана «Центральный», в котором в поте лица лабали остатки группы «Слайды».
В составе экс-«Слайдов» трудился Алексей Палыч Хоменко - старый друг Умецкого и будущий клавишник «Наутилуса» периода 87-88 гг.
Дождавшись окончания «ловли карася», Умецкий с Комаровым получали от Хоменко на ночь заветную клавишу Yamaha PS-55 - еще один несложный инструмент японского производства. На следующий вечер синтезатор возвращался обратно в ресторан, а в полночь снова забирался на запись.
Работа над альбомом начиналась поздно ночью, после того, как вся необходимая аппаратура была собрана, а соседи Димы Воробьева по пятиэтажной хрущевке уже спали глубоким сном.
Однокомнатная квартира Воробьева была разделена на две части. Портостудия, клавиши, ревербератор и остальная аппаратура находились в комнате, а кухня была превращена в дискуссионный клуб и распивочную.
«Выходить из дома было некогда, поэтому все происходило нон-стопом, - вспоминает Порохня. - Спали вповалку по-спартански, прямо на полу. Когда, проголодавшись, мы с Тариком поинтересовались у Умецкого, нет ли чего поесть, он радостно извлек из-под кухонного стола ящик портвейна - спецпитание за спецвредность».
«Это было рубилово на выживание, - говорит Умецкий. - Действительно, в то время мы часто искали утешение в портвейне.
Но именно остатки юношеского задора позволили нам этот альбом сделать. Несмотря на то что к концу записи мы уничтожили невероятное количество спиртного и превратили квартиру в полный бардак, работа шла достаточно четко».
Технология записи «Невидимки» по степени изобретательности оставляла далеко позади не только Полковника с Тропилло, но и Кулибина с братьями Черепановыми. Поскольку денег на покупку второй металлической пленки не было, имевшаяся была разрезана на две сорокапятиминутные части.
На первую часть писалась болванка: в заповедной «Ямахе» включался ритм-бокс, Бутусов нажимал на немногочисленные кнопки, Комаров, пытаясь не забыть гармонии, играл свои партии, а Умецкий с энтузиазмом рубился на басу. Затем на болванку накладывались со второй кассеты гитара Бутусова и пропущенный через ревербератор вокал.
Необходимо отметить, что это был первый альбом «Наутилуса», на котором Бутусов наконец-то определился с собственным вокальным стилем. Нервная заунывность, низкие тембры и мрачные интонации придавали
песням необходимую эмоциональную окраску. Бутусов привнес в «Наутилус» не только настроение, но и нечто такое, что отличает неученого гения от образованных посредственностей. И сердца даже самых отчаянных скептиков дрогнули.
...Музыкально «Невидимка» покоился на трех китах увлечения акустическим Led Zeppelin, энергетикой ленинградских групп и стилистикой Police, альбом которых «Synchronicity» Бутусов услышал незадолго до записи. Соответственно, большая часть «Невидимки» получилась эклектичной:
несколько нововолновых рок-н-роллов («Маленький подвиг», «Буги с косой», «В который раз я вижу R’N’R»), босса-нова («Гудбай, Америка»), а также мистические и абсурдистские произведения («Свидание», «Мифическая столовая», «Превращение»).
«Славу тогда сильно тянуло в ска и в ленинградские дела, а я к Питеру относился спокойно, - вспоминает Умецкий. - Моя позиция заключалась в следующем: «Не можешь играть сложно - играй просто. Главное - чтобы были энергия и драйв».
В итоге упор был сделан на упрощенную ритм-секцию, которая, несмотря на отсутствие живых барабанов, должна была нести мрачную энергетику, ритм и в конце концов добивать слушателя. Спустя пару лет подобная ориентация на несложный ритмический рисунок начала прослеживаться у группы «Кино».
Драматургия будущего альбома состояла из двух частей: «Как я стал невидимкой» и «Я невидимка».
«Это был плод моего больного воображения, - вспоминает Бутусов. - Я человек хоть и не умеющий делать концепцию, но все время к этому стремящийся. Возможно, тогда мы чисто интуитивно пытались подобным образом нагнать пафоса».
...Ближе к концу записи эпицентр жизни в «веселой квартирке» стал плавно перемещаться из «студии» в «закусочную». Началась весна. С лыжной прогулки вернулся Дима Воробьев с женой.
Увидел заваленную пустыми бутылками квартиру, но ругаться не стал. Взяв кинокамеру, будущий директор ТПО художественных фильмов Свердловской киностудии отснял на 8-миллиметровую пленку фрагменты последних
дней работы. Теоретически эта пленка сохранилась где-то на антресолях московской квартиры Умецкого. По свидетельству его супруги Алены Аникиной, «они там сидят в шерстяных носках по колено и что-то мычат. Ужасно смешно».
Финал записи «Невидимки» и впрямь проходил неправдоподобно весело. Отмечать завершение недоделанного альбома музыканты и звукооператоры начали, еще до записи «Гудбай, Америка». По воспоминаниям Бутусова, первоначально эту композицию записывать вообще не планировалось: «Мы ее не отрепетировали, поскольку она игралась в реггей и для этого нам надо было разучивать какие-то инструментальные ходы. Потом решили попробовать записаться на халяву.
Там, мол, посмотрим. К тому же Порохня сказал: «Отличная песня получается. Почему бы и нет? Давайте попробуем». И мы ее состряпали тут же - прямо на ходу».
«Все происходило под хиханьки-хаханьки, - вспоминает Порохня. - По-моему, мы с Тариком в «Гудбай, Америка» даже подпевали. Все было настолько бодро и в кайф, что попросту не с чем сравнивать. Это единственный альбом, который так писался - я потом еще много записей видел».
«На последней репетиции мы перепробовали несколько вариантов «Америки» - до тех пор, пока Комаров случайно не включил ритм bossa-nova, - вспоминает Умецкий. - Кнопки с reggae на Yamaha PS-55, кажется, не было вообще. И вдруг мы увидели, как все просто играется и получается само собой... Может быть, немного сладковато и попсово, но очень мелодично».
Записав «Гудбай, Америка», музыканты и не предполагали, что как бы между прочим создали гимн своего поколения. Того самого поколения, которое понимало, что что-то из этой жизни безвозвратно уходит, но не всегда понимало, что именно. «Америка» резко выделялась на фоне остальных песен, смысл которых был вполне очевиден, но почти непередаваем словами. Много мистики и минора, страха перед неизвестностью, навязчивых мыслей о смерти, декадентского пессимизма, порой переходящего в самооплакивание. Щемящее ощущение взгляда из-под воды, когда сдвинуты пропорции, нарушены масштабы, а очертания размыты.
В воздухе запахло высоким искусством.
Вся работа над «Невидимкой» была закончена 8 марта.
Домой музыканты возвращались сильно заросшие, с неизгладимым ароматом многодневных дегустаций портвейна.
«Я помню, как тщетно пытался провести дома параллель между «Невидимкой» и Международным женским праздником, - вспоминает Бутусов. - Без особых успехов я доказывал жене, что альбом посвящается ей - что, с моей точки зрения, должно было послужить оправданием, почему я в течение нескольких недель не появлялся в семье».
На следующий день после окончания записи прямо на квартире у Воробьева состоялось первое прослушивание «Невидимки».
Все приглашенные свердловские барабанщики, услышав звучание ритм-бокса, дружно высказались в том духе, что «это полное фуфло». Остальных слушателей смущали непривычные для местных ландшафтов электронно-припопсованные аранжировки. В итоге с энтузиазмом к альбому отнеслись только два человека - будущий председатель свердловского рок-клуба Николай Грахов и предрекавший крах «Наутилуса» Александр Пантыкин.
...Последней на «Невидимке» записывалась композиция «Кто я?» - она же первая в репертуаре «Наутилуса», исполненная на стихи Ильи Кормильцева. В свое время Илья отдал Бутусову целую папку не прошедших цензуру «Урфин Джюса» «бесхозных текстов» - без особой, правда, надежды, что этот шаг будет иметь в дальнейшем хоть какое-то продолжение. Одна из лирических зарисовок называлась «Кто я?» - абсолютно шизоидный прообраз психоделического «трипа», описывающий депрессию и моральный вакуум на порядок глубже большинства отечественных аналогов того времени.
«Илья подкинул нам текст, который всем понравился, но слова никак не ложились на музыкальную заготовку, - вспоминает Бутусов. - Из-за отсутствия постоянных репетиций текст и музыка вместе никак не смотрелись. Я попытался произнести слова речитативом, но он получался таким занудным и вымученным, что было решено,
что этот текст должен говорить Витя Комаров».
В итоге «Кто я?» записывался следующим образом. Стояла глубокая ночь, и в соседних квартирах спали соседи. Злобным голосом, пропущенным через ревербератор, Пифа мрачно вещал: «...они не возвращаются никогда, никогда, никогда!». Для того чтобы записать припев, Бутусова уложили на кровать, дали в руки микрофон Shure и для лучшей звукоизоляции накрыли двумя одеялами. Сверху «для верности» был положен полосатый матрас. Находясь под всей этой пирамидой, Бутусов что есть мочи орал в микрофон: «Где я? Кто я? Куда я? Куда?», а затем выбирался - весь красный и потный - и начинал жадно глотать воздух. Так закладывался фундамент будущих побед «Наутилуса».